hello, i love you. won't you tell me your name?
это вспоминаешь всегда только после...
особенно уже совсем после всего.
как пах мокрой ржавчиной бак с водой у нее на даче, а в нем плавали водомерки
какие большие там были ягоды малины, спрятанные в крапиве у ограды...
а дома всегда была пена для ванны очень давнего года выпуска. она пахла хвоей и плоховато пенилась.
особенно уже совсем после всего.
как пах мокрой ржавчиной бак с водой у нее на даче, а в нем плавали водомерки
какие большие там были ягоды малины, спрятанные в крапиве у ограды...
а дома всегда была пена для ванны очень давнего года выпуска. она пахла хвоей и плоховато пенилась.
как она, еще почти молодая, присев, фотографирует нас с мамой на фоне клумбы и нажимает на все эти крючки и затворчики своего Зенита.
или как я сижу на кровати, которую дедушка делал сам (у нее такие классные круглые набалдашники) и листаю бесконечные журналы Бурда Моден,
обув на свои еще совсем маленькие ноги ее босоножки на каблуках (черные с золотом).
носки, вяжущиеся на четырех спицах. вышитые подушечки.
очень много всего. что с её уходом становится еще дальше. так далеко, что уже почти и не видно.
на фотографиях красивая сторойная женщина с двумя детьми - мальчиком и девочкой.
девочка - это моя мама, а мальчик - ее брат. наверное, они помнят о ней что-то свое.
девочка - это моя мама, а мальчик - ее брат. наверное, они помнят о ней что-то свое.